Эдо, XXIX век. Зарисовки.

На подносе среди приборов стояла строгая темная бутылка французского «Шардоннэ», но право нарушить безалкогольную невинность ужина принадлежало исключительно мужчине. Норико снова и снова безуспешно попыталась поймать взгляд мужа, спрятанный за опущенными густыми ресницами, но Иширо, казалось, интересовало исключительно содержимое его тарелки.

«Что я теряю?»

Норико решительно притянула к себе вино и крепко взялась за удобный витой пробочник. Небольшое усилие – уже под удивленным взором мужа – и тугой конус коры легко выскользнул из узкого горлышка.

– Вам налить, Иширо-сан?

Полковник опустил палочки, – инкрустированная кость с легким стуком соприкоснулась с деревом подставки, –с чуть виноватой улыбкой забрал у нее бутылку и наполнил бокалы. Норико почти выхватила свой, едва дождавшись окончания золотистой ароматной струи, бегло отсалютовала супругу и выпила залпом половину. Есть совсем не хотелось, но солнечный хмель с далеких французских берегов разом пьянил, согревал и утолял нервную дрожь в напряженном теле.

– Норико, Вы хорошо себя чувствуете? – в голосе полковника слышалась искренняя озабоченность.

Она небрежно пожала плечами и отпила еще немного.

– Разве это важно?

Иширо встал, обошел стол и склонился над женой.

– Норико? Что случилось?

Она почувствовала, что сейчас или заплачет, или закричит…

«Что случилось? Ничего, мой великолепный муж. Что мне сказать Вам? Что Вы по-прежнему равнодушны ко мне? Что я вижу Вас несколько часов в неделю, а в моей постели Вы брезгуете задержаться даже на полчаса сна?»

От этой напрасной близости, от едва уловимого мучительно знакомого запаха – гвоздики, духов и дорогих сигарет, – у Норико заломило в висках. На глазах вскипели предательские слезы, но придворное воспитание не ослабляло железных своих тисков – дама не должна выказывать огорчение. Ни при каких обстоятельствах. Даже если любимый, но равнодушный мужчина берет ваше лицо в свои ладони и заглядывает в глаза без малейшего намерения поцеловать…

… у него глаза как полированный черный агат, полупрозрачный и влажный. Ах, сколько женщин сходит с ума от этих глаз! Сам Божественный почитает их за лучшее из зеркал… Наверное, на него мой муж смотрит по-другому. Не так вежливо.

Норико не смогла отвести взгляд. Тепло тонких пальцев обжигало ей щеки, чуть царапала кожу жесткая ткань манжет.

Всегда безукоризнен, всегда официален… Парадный мундир и неизменный комм на запястье. Почему бы Вам…

– Почему бы Вам не садиться со мной за стол в чем-нибудь более домашнем, Иширо-сан? Я не одна из Ваших офицеров.

Полковник слегка растерялся.

– Раньше это не было Вам неприятно, моя дорогая.

– Означает ли это, что сегодня после ужина Вы снова покинете меня? – сама ошеломленная собственной смелостью, Норико попыталась отвернуться, но муж не убрал бережно-настойчивых рук, и она неловко уткнулась губами в его ладонь. Осторожно поцеловала уже ускользающие пальцы. Успела заметить к горькому своему удовлетворению, как смутился Иширо, не желая лгать или расстраивать ее правдой.

Вино в отставленном бокале переливалось оттенками золотистого янтаря на фоне многочисленных свечей в руках бронзового Будды-светильника, возглавляющего настольный натюрморт.

Какая насмешка! Романтический ужин при свечах, который никогда не имеет продолжения!

– Не уходите…

У Вас были другие планы, муж мой? Вы рассчитывали вернуться в свой рабочий кабинет, о образец трудолюбия? Или Вас ждут в покоях Божественного – дымящиеся курильницы, тонкие сигареты в шкатулках из лакированного дерева и нежные звуки кото из-за расписных ширм? Кого я лишила вашего общества своей бесцеремонной, дерзкой просьбой?

Губы стали вдруг сухими и болезненными. Норико взяла бокал и жадно выпила драгоценный напиток многолетней выдержки до дна, как воду, не замечая ни вкуса, ни аромата. Опьянение пришло легко и неотвратимо. Голова закружилась, время стало вязким и тягучим, как патока… Она посмотрела на мужа с каким-то отчаянным весельем, развернулась к столу и мягким, плавным движением притянула к себе кодзе…

Святая святых мужской власти. Ритуальная чашка, полная особых орешков и засахаренных лепестков. Извещение, равносильное приказу, о появлении супруга в спальне жены.

Полковник никогда не пренебрегал этим ритуалом, с трогательным целомудрием и щепетильностью избегая иных способов осведомить Норико о своем намерении исполнить супружеский долг. Раз в неделю, всегда в конце ужина он неторопливо съедал с ладони несколько орешков, стараясь не поднимать глаза на замирающую от волнения женщину. И потом… потом одинаково острое, долгое и в меру разнообразное удовольствие, всегда в полной темноте, всегда на ее кровати. И шелест шелкового кимоно, облекающего гладкое, мускулистое мужское тело, стройный силуэт в проеме двери, удаляющиеся шаги, – и снова одиночество, перебирание в памяти драгоценных воспоминаний о минутах, когда ее безупречный господин становился более доступным.

За несколько лет замужества Норико ни разу не имела возможности увидеть, как выглядит лицо ее мужчины в минуты наслаждения, не слышала даже сдавленного стона, – Иширо словно немел в минуты близости, оттаивая только для вежливой благодарности на прощание. Иногда губы и пальцы мужа слабо пахли сладковатым дымом, и она с тоской представляла себе, как он курит возбуждающие сигареты, одну за другой, не в силах отказать ей, признаться в своем нежелании…

Полковник молчал, глядя, как его жена медленно кладет себе в рот ритуальное мужское лакомство. Это выглядело бы ошеломляющим кощунством, если бы не выражение ее лица – отчаянное, безнадежное.

– Останьтесь… Иширо-сан…

Он забрал у нее чашку – нарочито спокойно, – и тоже съел орешек, как будто оставляя за собой последнее слово. Вернулся на свое место, разлил по бокалам остатки шардоннэ и долго пил мелкими глотками, не отрывая взгляда от Норико, словно скрепляя этим некий молчаливый договор между ними.

Привычную подготовку к визиту супруга она совершала почти механически. Зажгла в курильницах его любимые благовония, сбрызнула несколькими каплями ароматического масла подушки. Заново нанесла макияж («Зачем? Он все равно его не увидит в темноте…»), тщательно расчесала густые длинные волосы, уложив их на затылке в тяжелый блестящий узел. И лишь когда Норико встала перед огромным зеркалом в ванной комнате, глядя в глаза своему отражению, ее вдруг охватила паника.

Он же мне этого не простит… он просто не потерпит такого нарушения традиций… Он не придет!

Она отшатнулась от зеркала, словно не могла более выносить вида той обольстительной бесстыдницы, которая испуганно следила за ней из зазеркалья. Первым движением было вновь завернуться в кимоно, облако розового легчайшего шелка на алой подкладке, но Норико справилась с собой, отбросила одеяние и ступила на мраморные плитки маленького бассейна.

Вода в ванной благоухала фиалками и морем. Мелкие теплые волны облизнули кожу, расступились, принимая женщину в свои успокаивающие объятия, ласково заплескались у самых мочек, играя с выбившимися прядками волос.

Он не придет…

Драгоценный бальзам из трав мутным облачком растаял в голубоватой воде, кожу обдало холодком и слегка защипало.

Я должна извиниться. Немедленно!

Норико поднялась из бассейна, наспех осушила тело простыней и принялась торопливо и тщательно оборачиваться в многослойную паутину одежд. Нельзя показываться мужу неприбранной.

Пожилой камердинер ничем не выказал своего удивления, но для Норико его чувства не были тайной – она никогда не позволяла себе появиться на половине мужа без приглашения. Это были личные жилые покои Его Высочества, в которых его супруге не предлагали пройти дальше маленькой уютной гостиной.

– Что-нибудь случилось, госпожа моя?

Норико постаралась придать себе как можно более царственный и невозмутимый вид. Ах, как это унизительно – оправдываться перед слугой!

– Иширо-сан ждет меня.

Он не посмел подвергнуть сомнению ее слова, хотя явственно не поверил. Перед Норико отвели занавес из мелких шуршащих бусин, и она, запнувшись на пороге, вошла в знакомую гостиную.

Сейчас здесь было темно и спокойно, – полковник не любил оставлять освещенными помещения, в которых не находился непосредственно. Исключение составлял только сад, украшенный старинными каменными фонарями, не гаснувшими до рассвета. Норико оглянулась на ожидающего слугу и твердо произнесла:

– Меня не нужно провожать.

Он покорно склонился, всем своим видом выражая понимание.

– Да, госпожа. Зажечь Вам свет?

– Н-нет… не надо. – Она покачала головой и мягко улыбнулась, вовремя вспомнив о необходимости быть любезной. Особенно с этим человеком – Иширо слишком ему доверяет. Слишком.

Когда за камердинером закрылась дверь, Норико едва могла различить контуры окружающей обстановки. Она дождалась, пока глаза привыкнут к темноте, и неуверенно направилась к дверям в противоположной стене. На ощупь нашла витую ручку, бесшумно нажала и ступила в коридор.

Шелест падающей воды заглушил ее шаги, и дремлющий в водяном гамаке мужчина не проснулся с ее приходом. Норико остановилась перед маленьким бассейном в форме раковины и тихо опустилась на банкетку, не отрывая взгляда от непривычной и завораживающей картины...

Тонкие струи бились с высоты о края бассейна, насыщая воздух мельчайшей водяной пылью. Влага оседала дрожащими каплями на гладкой груди спящего принца, отяжеляла его черные волосы и извивистыми ручейками сбегала в чашу раковины, оставляя в воздухе слабый аромат лаванды.

Иширо отвернул лицо от ближайшей струи, теплая вода в бассейне бурлила скрытыми выбросами, массируя ему спину через тонкую сеть гамака. Иногда водяной горб прорывался неожиданным фонтанчиком и снова опадал, словно ныряя под волнующуюся поверхность.

Норико затаила дыхание, любуясь мужем. До свадьбы она сменила немало мужчин – выбор при дворе был богат и разнообразен, а ее красота привлекала поклонников из самых высших слоев придворного общества. Но никто из них – воинов, министров, принцев – так не радовал ее взгляд. Иширо относился к той счастливой породе людей, которые великолепно выглядят как в любой одежде, так и обнаженными, обнаруживая при общей стройности и тонкости прекрасно развитую мускулатуру. В обыденной жизни холодное, отстраненное выражение лица и пробивающаяся седина делали его старше, но сейчас, рассматривая обласканное целебной водой тело и ухоженную кожу без следов времени, Норико поняла, что ее муж еще совсем молод. По крайней мере, по меркам своего рода, славящегося долгожительством.

Она протянула руку и провела легкими пальцами по впадине упругого живота.

– Мм-м… ах…

Норико вздрогнула, не ожидая столь сильной реакции на невинную ласку. Лицо принца смягчилось, темные брови свелись, словно в предвкушении сладкой муки, а вздох больше походил на стон удовольствия.

– Иширо… –вполголоса прошептала женщина, сама удивленная собственной смелостью.

Глаза мужчины раскрылись.

Норико не смогла бы сказать точно, чего было больше в этом взгляде – бесконечного удивления или гнева. Выдержка изменила принцу лишь на краткий миг, уже в следующую секунду его лицо снова застыло в маску ледяного бесстрастия, но этого времени было достаточно для Норико, чтобы понять, что прощения не будет.

Полковник сел в гамаке (женщина, не смея поднять глаз, следила за игрой мышц этого тренированного мужского тела) и невольно оценил расстояние до брошенной на массажную кушетку простыни. Норико словно почувствовала направление его взгляда и торопливо сделала несколько шагов, подавая мужу эту эфемерную защиту.

– Я, кажется, никогда не позволял себе подглядывать за Вами.

… ты слишком мало интересуешься мной для этого…

– И никогда не являлся к Вам без предупреждения.

… да, это удел обычных людей, но не нас с Вами, Ваше Высочество…

– Никогда… – эхом откликнулась женщина.

– Тогда что Вы здесь делаете? – полковнику не удалось достаточно хорошо скрыть злость, и Норико вздрогнула, пораженная никогда ранее не слышанными в этом голосе интонациями. Она чуть попятилась, выставив перед собой ладонь в успокаивающем жесте, но это движение вместо того, чтобы произвести желаемый эффект, взбесило принца еще больше.

– Мадам, окажите мне любезность, не надо вести себя со мной так, словно я маньяк, застигнувший вас в темной подворотне!

Норико остановилась и удивленно вздернула брови. Из ее груди вырвался легкий смешок, она склонила прелестную голову и улыбнулась, опьяненная удивительным чувством собственной свободы и красотой догадки. Мистер Совершенство уязвим и так легко – он боится показаться женщине обнаженным! Недоступное божество сверкает на нее глазами через плечо не потому, что презренная смертная нарушила его уединение, а потому что его застали без брони.

– У Вас изумительно красивые ноги, мой господин. Я знала об этом, но не подозревала насколько.

Норико хотелось расхохотаться, наблюдая всю гамму эмоций на ставшем удивительно прозрачным лице мужа. Все ее былые страхи, трепет и благоговение растворились в искрящемся потоке этого веселья. Она представила себе Иширо, объясняющего Божественному причину требуемого развода – «Она видела меня голым!» И тут же с огорчением подумала, что если ее смутные подозрения верны, то ревнивый Микадо может счесть причину вполне достаточной…

Принц сделал несколько незаметных вдохов, успокаивая разбушевавшиеся чувства. Он хорошо понимал сейчас ощущения рыбы, которую вынули из родной стихии. Он должен, просто обязан как можно скорее взять ситуацию под контроль, иначе он больше никогда в жизни не сможет провести и дня под одной крышей с этой женщиной.

– Ну что же… сегодня Вы нарушили все мыслимые правила, моя дорогая… – он усилием воли заставил себя внутренне расслабиться и разжал пальцы, позволив простыне соскользнуть к своим ногам. Норико замерла, впитывая глазами красоту мужа и с завораживающим ужасом ожидая нового хода в этой дикой игре против устоявшегося порядка вещей. Может быть, стоило бы все-таки уйти? Как можно быстрее?

Она сделала еще один шаг к дверям, но Иширо предугадал ее желание и с пугающей жестокой улыбкой буквально прыгнул вперед, ловя ее за руку. Привлек к себе, не обращая внимания на машинальное паническое сопротивление, и наклонил голову, заглядывая в глаза.

– Ну в чем же дело, милая, вы уже передумали? Ваше сегодняшнее приглашение отменяется?

Норико посмотрела в прекрасные черные очи, такие чужие, невидящие – и заплакала. С силой уперлась ладонями в грудь мужчины – ее немедленно отпустили, а она едва успела подумать, что простила бы мужу все годы пренебрежения за попытку ее удержать, обнять…

– Извините меня, Иширо-сан… – пробормотала женщина, вскидывая голову и не давая первым слезам скатиться по щекам хотя бы до тех пор, пока она не выскользнет за дверь.

Полковник еще с несколько минут стоял оцепенев, не веря в благополучное разрешение ситуации. Почти благополучное. Неторопливо присел, поднимая с пола простыню, покачнулся, выпрямляясь. Потер лоб холодными пальцами, отгоняя внезапную дурноту, и долго еще сидел на краю бассейна, выкуривая сигарету за сигаретой…